Уничтожение колоколов Троице-Сергиевой Лавры
Вскоре после распада Российской Империи наступило временное затишье революций и войн. Правительство нового государства СССР начало претворять в жизнь социалистические проекты общественного устройства. Вместе с этим начинается эпоха воинствующего безбожия. Все знают такие страшные страницы отечественной истории, как казни православных священников и простых верующих. Но на этом кровавом фоне исчезла память об уничтожении голосов наших храмов – вырывание языка практически в буквальном смысле.
Православная жизнь русского общества издавна сопровождалась звоном колоколов. Их мелодичные переливы звучали на церковных праздниках, а гулкие удары провожали усопших в последний путь. Мастера звона и отливки достигали все новых степеней совершенства. Основными методами воинствующего безбожия были высмеивания и надругательства. Надругаться над колоколами вынуждала жажда легкой наживы. И за три года с 1929 по 1932 было уничтожена большая часть колокольного звона России. Церкви замолкают.
Весь январь 1930 года известный писатель Михаил Михайлович Пришвин документировал на фотопленку казнь уникальных колоколов Свято-Троице-Сергиевой Лавры. В седьмом томе своих дневников, изданных уже в наше время, 4 января Пришвин записывает: «Показывал Павловне упавший вчера колокол, при близком разглядывании сегодня заметил, что и у Екатерины Великой, и у Петра Первого маленькие носы на барельефных изображениях тяпнуты молотком: это, наверное, издевались рабочие, когда еще колокол висел. Самое же тяжкое из этого раздумья является о наших богатствах в искусстве: раз «быть или не быть» индустрии, то почему бы не спустить и Рембрандта на подшипники. И спустят, как пить дать, все спустят непременно. Павловна сказала: «Народ навозный, всю красоту продадут». Пришвин говорит о Царе, огромном колоколе весом 4000 пудов, он был сброшен с колокольни первым, еще 3 января, но чудом уцелел и лишь засел своей короной глубоко в земле. Далее Михаил Михайлович продолжает описание событий.
«8 января. Вчера сброшены языки с Годунова и Карнаухова». Перед тем, как скидывать колокола им действительно вырывались языки. Это делалось для удобства демонтажа и символически дабы колокола онемели. После Пришвин пишет о способе, изобретенном для добивания уцелевшего царя. «Карнаухий на домкратах, в пятницу он будет сброшен на царя с целью разбить его. Говорят, старый звонарь пришел сюда. Приложиться к колоколу, проститься с ним. «Прощай, мой друг». И вышел как пьяный. Был какой-то еще старик. Как увидел – ни на кого не посмотрел, сказал: «Сукины дети». Везде шныряет уполномоченный ГПУ, его бесстрастие. И вообще намечается тип такого чисто государственного человека: ему до тебя как человека нет никакого дела. Холодное, неумолимое существо.
ГПУ – это главное политуправление. Его сотрудники руководители всей казнью, снимали его на фото, кинопленку. Пришвин же был допущен к съемке лишь в качестве корреспондента газеты «Известия». 9 января он записывает: «Большим колоколом с тросами, лебедками завладели дети. Внутри колокол полон ребятами. С утра до ночи колокол звонит. Время от времени в пролете, откуда упал колокол появляется товарищ Литвинов и русской руганью, но как-то по-латышки бесстыдно и жестоко ругается на ребят. А старики говорят: «Бьет большие колокола и с перезвоном».
15 января Михаил Михайлович описывает события, произошедшие четырьмя днями ранее: «11-го (суббота) сбросили Карнаухого. Как по-разному умирали колокола. Большой, Царь, как большой доверился людям в том, что они ему ничего худого не сделают, дался спуститься на рельсы и с огромной быстротой покатился… Карнаухий как будто чувствовал недоброе и с самого начала не давался: то качнется, то разломает домкрат, то дерево под ним треснет, то канат оборвется. И на рельсы шел неохотно, его тащили тросами. При своей громадной форме, подходящей к большому, Царю, он был очень тонкий. Его 1200 пудов были отлиты почти по форме Царя (4000), зато вот когда он упал, то и разбился вдребезги. Ужасно лязгнуло, и вдруг все исчезло. По-прежнему лежал на своем месте Царь-колокол, и в разные стороны от него по белому снегу побежали быстро осколки Карнаухого. Мне, бывшему сзади Царя, не было видно, что спереди и от него отлетел огромный кусок».
«16 января. Сколько лучших сил было истрачено за 12 лет борьбы по охране исторических памятников, и вдруг одолел враг, и все полетело: по всей стране идет теперь уничтожение культурных ценностей, памятников и живых организованных личностей».
«19 января. Все это время лебедкой поднимали высоко язык большого колокола и бросали его на куски Карнаухого и большого, дробили так и грузили. И непрерывно с утра до ночи приходили люди и повторяли: «Трудно опускать, а как же было поднимать».
«24 января. Рабочие сказали, что решено оставить на колокольне 1000 пудов. Лебедь останется? «Не знаем» — сказали. Остается 1000 пудов, «А Никоновский?» — ничего не ответили рабочие. Сознание их и других разрушителей тонуло в пудах. Рабочие – разрушители колоколов, жидов ругали за то, что все они делают легкое дело: раньше торговали, смотришь, теперь занимаются фотографией. А вот тоже, найдите хоть одного еврея, который бы этим опасным и тяжелым делом занимался. Сломал бы колокол. «Православный?» — спросил я. «Православный» — ответил он. «Не тяжело было в первый раз разбивать колокол?» — «Нет» — ответил он. — «Я же за старшими шел и делал как они. А потом само пошло». И рассказал, что плата им на артель – 50 копеек с пуда, и заработок выходит по 8 с половиной рублей в день. Колокола все равно как и мощи, и все другие образы религиозной мысли уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое недоразумение».
«25 января. Лебедками и полиспастами повернули Царя так, что выломанная часть пришлась вверх. Это для того, чтобы Годунов угодил как раз в этот вылом и Царь разломился».
«28 января. Падение Годунова. 1600-1930 в 11 утра. И то верно, что Царь, Годунов и Карнаухий вислеи рядом и были разбиты падением одного на другой. Так и русское государство было разбито раздором. Некоторые утешают себя тем, что сложится лучше. Это все равно что говорить о старинном колоколе, отлитом Годуновым, что из расплавленных кусков его бронзы будут отлиты колхозные машины и красивые статуи Ленина и Сталина».
«8 февраля. Битва под Нарвой, 1700 год. В 1701 неслыханная мера – ¼ часть колоколов отобрать, в конце 1701 года было добыто 8000 пудов меди». Здесь Пришвин имеет в виду известное поражение, нанесенное русской армии шведскими войсками под Нарвой. Преимущество врагу давала артиллерия. Тогда Петр I приказал четверть храмовых колоколов переплавить в пушки. Но мера эта была вынужденная. Да и ту четверть, что взяли, после возместили. Теперь же безвозвратно ушли 99% колоколов. По счастью сейчас ведутся работы по их восстановлению. Вместо утерянных в 30-е гг. Царя, Карнаухова и Годунова в 2002-2004 гг. были отлиты, установлены и настроены три новых колокола. А сохраненный промыслом Божьим благозвучнейший из русских колоколов Лебедь поет и поныне. Тогда, много лет назад, попытки снять этот колокол с хомутов закончились поражением. На это последовало решение начальства ГПУ: до времени не трогать Лебедь и другие небольшие колокола весом в 1000 пудов. Исполнители же после сетовали, что, дескать, следовало расколоть Лебедок висящим, а потом уже и начальству докладывать.
Ошибочно считать уничтожение колоколов проявлением чей-то слепой злобной воли. С одной лишь Троице-Сергиевой Лавры многопудовые махины снимали, раскалывали и увозили на подводах в Рудметаллтрест в течение целого месяца, а всю страну лишали языков и вовсе три года. О какой же стихийности здесь можно говорить. Это была четко продуманная и спланированная правительственная операция. И самое страшное, что совершена она не иноземными захватчиками, а нами же, нашим народом. И нельзя позволить, чтобы эти черные страницы истории повторялись. Люди, берегите в себе человека!
«3 февраля. Мороз и ветер. Дома сидел. Трагедия с колоколом потому трагедия, что очень все близко к самому человеку: правда, колокол, хотя бы Годунов, был как бы личным явлением меди, то была просто медь, масса, а то вот эта масса представлена формой звучащей, скажем прямо, личностью, единственным в мире колоколом Годуновым, ныне обратно возвращенной в природный сплав. Страшно в этом некое принципиальное равнодушие к форме личного бытия: служила медь колоколам, а теперь потребовалось – и будет подшипником. И самое страшное, когда переведешь на себя: «Ты, скажут, писатель Пришвин, сказками занимаешься, приказываем тебе писать о колхозах».
Материал подготовил звонарь Александр Чайка