64. Тифлисская история (384 стр. – 388 стр.)

Видя в колоколе средство для прославления Бога, русский на­род, особенно в прежнее время, относился к нему с благоговением и трепетом и благодаря этому связал с ним несколько суеверий, при­мет и, освященных традицией, обычаев.

Так, например, от места отливки до колокольни, на которую должен быть повешен колокол, его непременно переносили на ру­ках, за теми немногими исключениями, если отливка производи­лась в другом городе или вообще, на довольно значительное рас­стояние от церкви.

Если народ видел, что в процессии перенесения колокола уча­ствовал какой-нибудь иноверец, а особенно еврей, то он без цере­монии изгонялся, так как присутствие его считалось дурным предзнаме-нованием: с колоколом случится какое-либо несчастие.

Для иллюстрации такого суеверия приведем следующий до­вольно характерный случай, который мы нашли в воспоминаниях вполне достоверного, по словам П. И. Бартенева, лица А. М. Фадеева ¹):

«В начале января 1848 года, на исходе зимы, в городе (Тифлисе) случилось маленькое, но очень странное происшествие, которое произвело в ту минуту на многих очень сильное впечатление, ра­зумеется, очень скоро изгладившееся, так как все на свете забы­вается, да и при том же иные, может быть, не обратили внимания или не придавали особенного значения удивительному совпадению, проявив-шемуся при этом обстоятельстве. Простая ли это случай­ность или заявление свыше – это не моего суждения дело.

Тифлисские церкви чрезвычайно бедны колоколами. Во всем городе не было ни одного не только хорошего, но даже сколько-нибудь порядочного колокола. Церковный звон слышался только в ближайшем соседстве церквей, и его слабые дребезжащие звуки походили (как и теперь походят) на звон плохих почтовых коло­кольчиков; да и по самому объему и весу немногим превосходили валдайские изделия и отличались разве только древностью, вслед­ствие которой давно отслужили свой век и, вероятно, потрескались и раскололись, если судить по их разбитому тону.

Для русского новоприезжающего человека, привыкшего почти во всех городах и даже больших селах России к звучному, торжест­венному, могучему, часто оглушительному трезвону своих родных массивных колоколов, это отсутствие колокольного звона или в замену его какое-то нестройное брянчание, раздражающее уши, кажется чем-то неприятным, чуждым, даже тягостным, особенно на первых порах и в праздничные дни.

Князь Михаил Семенович Воронцов заметил этот недостаток и давно подумывал об исправлении его, хотя отчасти.

В 1847 году, по его приказанию, выписан в Тифлис  из  Орловской  губернии литейных и колокольных дел мастер, которому князь за­казал отлить колокол в восемьсот пудов веса, для Сионского кафед­рального собора.

Мастера поселили в тифлисской немецкой колонии по левой стороне Куры, где он и занимался довольно долго своей работой.

Многие ходили смотреть, как отливался колокол (для жителей Грузии это представляло совсем невиданное дело), и бросали туда серебряные деньги. Нередко заезжал во время прогулки верхом и князь Воронцов, наблюдал сам за работой, и, по-видимому, очень интересовался ею.

Наконец, колокол был отлит, окончательно отделан и готов к перевозке.

В это время холода усилились, и сплошной снег уже недели две покрывал все улицы, чему туземцы очень удивились и говорили, что не запомнят такой зимы.

Тогда оба противолежащие берега Куры соединялись в Тифлисе двумя мостами в старом городе, около Метехского замка, и только в этом месте; между старой частью города и предместьем Авлабаром по той стороне реки, было постоянное сообщение. Михайловский мост, ныне соединяющий в центре обе части нового города, еще не существовал и заменялся деревянным наводным временным мос­том. Через этот-то мост должен был переправляться колокол.

В назначенный для его перевозки день собралось множество народа. В России, по исконному обычаю, православный народ пере­возит колокола в церковь на себе; но так как в Грузии, надо полагать, не было колокола, которого один человек не мог бы пронести просто на руках, то туземцы не имели об этом обычае никакого понятия и потому для перевозки колокола была наряжена рота солдат.

Приехали верхом князь и княгиня Воронцовы с большой сви­той, и началась торжественная процессия.

Колокол установили на крепкие прочные салазки с прикреп­ленными к ним длинными веревками; солдаты впряглись в веревки по нескольку человек в ряд и длинной вереницей готовились дви­нуться вперед.

В эту минуту подошел к князю мастер-литейщик, отливавший колокол, русский бородатый мужичок, и, низко кланяясь, изъявлял желание что-то сказать.

Воронцов, заметив его, спросил, что ему нужно. Мастер сказал:

—  Ваше сиятельство, прикажите узнать, нет ли между солдата­ми, что будут перевозить колокол, евреев; если есть, велите, чтобы они ушли и не притрагивались к этому делу.

— Почему это, любезный? — с удивлением спросил Воронцов.

— Ваше сиятельство, — отвечал литейщик, — колокола – это мое ремесло; я в жизни своей отлил их много и насмотрелся на своем ве­ку, как их перевозят. Наверно докладываю Вашему сиятельству, что если при перевозке колокола замешается еврей, никогда не обой­дется без несчастья. Сколько раз я был свидетелем и от других слы­шал. Нижайше прошу Ваше сиятельство, если тут есть некрещеные, прикажите им уйти: не то быть беде.

Князь слегка кивнул головой и, с снисходительной полупрезри­тельной улыбкой, торопливо проговорил:

— Хорошо, хорошо, любезный, — повернул лошадь, отъехал не­много далее и отдал приказание двинуться.

Тронулись. Довезли колокол благополучно до моста, перевезли через мост и здесь остановились перевести дух.

На этом месте было нечто вроде ямы, а перед нею возвышалась маленькая горка, с которой, по причине наступившей в этот день оттепели, вода от оттаивающего снега стекала к мосту и потом, за­мерзнув, образовала ледяные лужицы. Перед одной из этих лужиц стояли салазки с колоколом.

Солдаты отдохнули и бодро принялись за работу; натянули ве­ревки и, крепко поднатужившись, разом дернули салазки с места, но не протащили их пяти шагов, как раздались крики, и все опять остановились. Раздавили одного солдата. Этот солдат находился в числе людей, впряженных в первом ряду, близ самых салазок, и когда вдруг дернули, он поскользнулся на обледенелой лужи­це, упал, и салазки с восьмисотпудовым колоколом одной сторо­ной переехали через него поперек туловища от правой ноги к ле­вому плечу. Солдат был перерезан как бритвой, и кровь лила рекой из раздвоенного тела. Картина была страшная.

Княгине Воронцовой сделалось дурно, и из соседнего дома ей принесли стакан воды. Князь Воронцов подозвал к себе коменданта, старого генерала Бриземан-фон-Неттиха, и сказал ему:

—  Поезжайте сейчас к экзарху; расскажите об этом происшест­вии и скажите ему, что я прошу его позволить похоронить этого сол­дата в ограде Сионского собора, как человека, погибшего при совер­шении богоугодного дела, во время перевозки в собор колокола. Скажите ему, что он очень меня этим обяжет.

Вероятно, князь хотел таким распоряжением несколько смяг­чить или изгладить тяжелое впечатление, произведенное кровавым зрелищем на публику.

Комендант поехал исполнить приказание, но спустя несколько минут снова возвратился и доложил наместнику:

—  Ваше сиятельство, этого человека нельзя хоронить в Сион­ском соборе.

— Как нельзя! Отчего нельзя?

— Он еврей, — отвечал комендант.

Воронцов, видимо, смутился. Это известие его озадачило, он не сказал ни слова, но не мог не вспомнить только что выслушанной им просьбы и предсказания старого колокольного мастера.

Шествие продолжалось далее в порядке и достигло местоназначения уже без всяких приключений.

С тех пор Тифлис обязан князю Михаилу Семеновичу своим единственным прекрасным, громозвучным колоколом, звоном ко­торого отличаются праздничные и торжественные дни от обыкновенного будничного времени».

Этот эпизод, рассказанный г. Фадеевым, в высокой степени ха­рактерен для суеверий нашего народа. Считая колокол святыней, он естественно в наивной простоте не может допустить «некрещеного» дотрагиваться до тех предметов, которые предназначаются для слу­жения Богу.