33. Колокола Западной Европы (242 стр. – 259 стр.)

Второе место после России по богатству колоколов занимает Англия, где звонить в колокола – любимое народное развлечение. Там есть даже общество любителей колоколов, общество звонарей. Самые заме-чательные в Англии колокола следующие: «Большой Том» на Christ-church-College в Оксфорде 425 пудов 1680 года, диаметр 7 аршин 1 дюйм и «Великий Петр» в Йоркском соборе 602 пуда, 1845 года. Часовой колокол здания Парламента – 924 пуда был отлит в 1856 году, но в скором времени треснул и был перелит вновь. Ко­локол на церкви Св. Павла в Лондоне в 300 пудов отлит в 1716 году.

Все же родиной правильного колокольного звона была Нидерландия, где еще в 1478 году существовали приспособления для зво­на в колокола, однородные с теми как это устраивается теперь в России: с помощью натянутых веревок и проволок, привязанных к языку, звонили руками и ногами. В более позднее время были ус­траиваемы и механические звоны с помощью особых вальцев и кла­вишей, заменяя языки молотками, и искусство звонарей более уже не требовалось. Звоны в Нидерландии отличались своим количест­вом колоколов. Наибольший звон в г. Дельфе, где по описанию од­них звон состоял из 800 колоколов, а других – более 1000 колоколов. Но колоколов большего веса мало; наибольший по весу находится в городе Brügge, отлитый в 1680 году, и весит около 600 пудов.

Во Франции самый старинный и большой колокол «Бурдон» в соборе Парижской Богоматери (более 1000 пудов), который во время революции служил для набата. История его такова: в 1400 го­ду он был подарен собору, весил до 400 пудов и назывался «Жакелин». В 1680 году был перелит, но неудачно, так что в том же году переливался вторично. Крещен был в 1682 г., и Людовик XIV назвал его именем своей жены «Emanuelle Louise Therese». Но так как тон колокола совершенно не подходил к общему звону, то было решено в 1685 году перелить его, увеличив до 700 пудов; а диаметр и выши­на его – по 8 футов, толщина боя 8 дюймов, а язык весит до 25 пудов. В 1794 году он был снят из боязни, как бы его не употребили для на­бата. Лишь в 1802 году, в праздник Конкордии, его вновь повесили и теперь звонят лишь в воскресные дни 16 человек.

Во время революции во Франции были уничтожены почти все церковные колокола. Часть их перелита в монеты (закон 1 мая, 28 июня, 6 августа 1791 года и 22 августа 1792 года) и часть в пушки (закон 25 февраля 1793 года) ¹).

Бронза с колоколов стала рудником для изготовления медной различной монеты и пушек.

23 сентября 1793 года прокурор Омальской общины доносил: «Первое, что колокола – это памятники роскоши городов и тщесла­вия их жителей, могут быть с большей пользой употреблены на страх и смерть врагам революции; второе, что только ложное благо­честие может быть забыто таким употреблением простого металла, который будучи грубой материей, не может иметь никакого отноше­ния к религии, по своему существу духовной».

Поэтому он полагал, что все колокола, за исключением одного, могли бы быть сняты. Муниципальный совет согласился с его пред­ложением: три колокола были перелиты, они весили 6600 фунтов, четвертый наилучший был сохранен.

Что же касается колоколен, то они продавались с аукциона, на снос, а если возникали сомнения относительно того, – представляло ли то или другое здание колокольню, то вопрос решался просто: разрушали всякую башню, на которой висели колокола и на крыше  которой  имелась  стрелка ¹).

Единственный колокол Реймса, переживший революцию, по счастью, наиболее известный и гармоничный из всех существо­вавших некогда в городе, короновавшем всех королей. Колокол этот, названный Шарлотта, в честь его крестного, известного кардинала Карла Лорренского, соперничает по красоте своего исполнения и звучности с колоколами Санса, Меца, Парижа и Амьена. Еще в начале XVI века реймский собор обладал двумя замечательными колоколами (то, что называют bourdon), размерами превосходящи­ми теперешние. Кроме архивных свидетельств, это подтверждает известный хроникер Jehan Pussot в своих мемуарах (1568-1626).

Оба эти колокола с давних пор были разбиты, что и побудило духовную власть перелить их в 1570 г. С этой целью духовенство обратилось к их постоянному литейщику Pierre Deschamps, maistre fondeur de cloches demeurant a Reims. Этот литейщик раз уже заклю­чал с ним договор в 1548 г. о переплавке Ришард, довольно обыкно­венного колокола, который он должен был сделать в 5000 фунтов.

18 января 1570 г. каноники в сопровождении Pierre Deschamps предстали перед нотариусом. Чтобы окончить счастливо опасную операцию переплавки двух столь больших колоколов, они не упус­тили ни одной подробности, ни одной гарантии в договоре, заклю­ченном с литейщиком.

Они позволяли ему отлить сперва отдельно большой колокол, но они требовали, чтобы звук обоих был столь же низок, как и у прежних (и, если возможно, ниже) и чтобы в общей сложности голоса их не были дисгармоничны и чтобы, снабженные всеми ак­сессуарами, они находились бы к 14 августа уже на колокольне.

Что касается платы за эту двойную плавку, заплатить которую должна была Дума, а не архиепископ, она была назначена в 1500 турских ливров и, кроме того, литейщику должны были до­ставить 6000 фунтов металла, для прибавки к старым колоколам.

Pierre Deschamps обязывался за эту цену сделать надписи на колоколах. Предприятие удалось на радость договаривающихся, и мы видим на оборотной стороне договора расписку литейщика в получении 2312 ливров 15 с. 4 д. В уплату за доставку металла и за благополучное поднятие колоколов на колокольню.

Торжество Pierre Deschamps, однако, не было полным.

Во-первых, меньший колокол был признан не особенно гармо­ничным, во-вторых, оба колокола были признаны уступающими в весе прежним. С меньшим весом колоколов примирились, тем бо­лее, что большой колокол удался как нельзя лучше, но недостаток гармонии меньшого привел к его вторичной плавке в 1624 г. лион­ским литейщиком ¹).

Революция 1789 года, дававшая удовлетворение стольким на­родным желаниям, была далека в своем начале от того, чтобы пре­кратить народные религиозные манифестации: наоборот, уничто­жение аббатств послужило к большему украшению приходских колоколен. Народ Франции далеко не нечестив: он умел всегда при­способить к веянию новых времен старую веру своих отцов ²) и надо было не более, как фанатизм террора, чтобы колокольни повсе­местно были лишены колоколов в пользу арсеналов.

Война против всей Европы, гражданские смуты, прекращение религиозных церемоний, едва нам делают понятным повсеместную конфискацию колоколов во Франции.

Предписания Конвента, изданные по этому поводу в 1793 г., бы­ли объявлены 10-го сентября того же года собору Богоматери реймским муниципалитетом, но последний нашел необходимым сохра­нение кафедральному собору, хотя бы временно, большого колокола (bourdon) и колокола, оповещающего возвращение домой. После долгих переговоров, колокол было позволено оставить. Честь спа­сения колокола приписывают доктору Навье, участвовавшему в пе­реговорах.

Колокол участвовал в празднике разума, 20 декабря 1793 г., в котором говорит официальное отношение: «Орган, музыка, звон колокола и гимны, повторяемые в честь Свободы и Разума, запе­чатлели чувста столь дивные, что их невозможно описать».

Колокол служил также для возвещения славных и националь­ных событий, победу армий, именно взятие Шарлеруа и Брюсселя в июле 1794 г., и всех тех внешних успехов, которые помогли оте­честву войти в нормальное существование.

Не требовалось большого труда, чтобы удержать знаменитый колокол при законе, позволявшем иметь колокол на каждый при­ход, но вот указ комитета Народного спасения от 26 мессидора II го­да приказывает оставить только один колокол на всю общину. Нуж­да в артиллерийских предметах была велика и так велико было желание разрушить наиболее безвредные религиозные обычаи, что даже церковные часы не были пощажены и веревки от колоколов были конфискованы.

Предупрежденный этим повелением, реймский муниципалитет, на обязанности которого лежало удовлетворение нужд столь боль­шого города, пытался всеми способами сохранить для гражданских нужд один колокол в соборе Богоматери и другой в церкви Св. Реми. Муниципалитет не мог, конечно, противиться этому повелению, но он медлил привести его в исполнение.

Совещание 24 августа 1794 года констатировало невозможность в настоящее время звонить утром и вечером в колокол, требующий 12 человек: кроме расхода, который бы понадобился на это, было замечено, «что бывает время, когда этот большой колокол не раз­носится по всей общине».

Желая, тем не менее, удовлетворить всем нуждам наиболее эко­номным образом и не лишить Республику средств, которые она ожидает, комиссия предложила сначала отдать большой колокол с тем, чтобы сохранить два, которые в общей сложности весили менее, чем он один.

Совет пошел еще дальше и уступил колокол Св. Реми, а также и большой колокол, но оказалось столь же трудно снять последний, как и звонить в него каждый день, так как он был еще на своем месте 10 декабря. В это время (20 фрилира III г.) совет признал трудным найти работников, которые были бы в состоянии предпринять эту работу, а также и достать веревки, необходимые для спуска коло­кола. К тому же, в это время, умеренные идеи входили в милость, вот почему отсрочка снятия колокола была принята тем охотней, что Реймс только что посетил комиссар, посланный комитетом Народ­ного образования при Конвенте.

Этот делегат, «по приказу выше названного Комитета, разыс­кивал шедевры, рассеянные по департаментам и не переставал реко­мендовать их надзору всех установленных властей».

Здравый смысл восторжествовал и спуск колокола был отсро­чен на неопределенное время.

По счастливой случайности, колокол этот не был изуродован, как это предписывалось декретом Марнского департамента, от 4 ок­тября 1793 года, приказавшего соскоблить или сгладить все надписи и гербы с колоколов в продолжение недели, в случае же неиспол­нения они должны быть разбиты и доставлены в уездное депо.

Между тем согласие на сохранение большого колокола было дано только временно и вот, главный совет общины решил пре­следовать до конца свою цель: сохранить собор и его несравненный колокол. Вследствие этого, 26 апреля 1795 г., Совет решил что бу­дет послан адрес представителю народа и самому Конвенту, чтобы добиться разрешения от правительства: «…Чтобы некогда кафед­ральный собор, поврежденный разрушениями и пробоинами, и за­валенный в своей наиболее узкой части, был поправлен и очищен… наконец, чтобы окончательно утвердить приказ Директории, кото­рая по просьбе агента комитета Народного образования позволила сохранить большой колокол соборной церкви, настоящий шедевр в своем роде».

Это двойное желание было исполнено во славу Реймса и Фран­ции. Тем не менее, сохраненные колокола должны были, под угрозой жестоких наказаний, оставаться безмолвными впредь до Конкор­дата ¹).

В настоящее время во Франции колокола охранены законами от разрушения и, кроме того, § 262 угол. улож. наказывается тюремным заключением от 2-х недель до 6 месяцев и штрафом от 100 до 500 франков каждое лицо, которое словами или жестами оскорбит предмет церковного культа ²).

В Бельгии в прежнее время колокола были очень распростра­нены. Время появления первых колоколов в Антверпене неизвест­но. Констатируют их присутствие в начале XIV века, благодаря неопровержимым документам. Очевидно, что они существовали еще до этой эпохи, но невозможно определить точно, когда они в первый раз появились.

Правда, есть известные данные о времени постройки перво­бытной церкви Notre-Dame. Достоверно известно, что она была построена в начале XII века и освящена в 1124 г.

Графические изображения представляют нам ее окруженную довольно высокими башнями. Следовательно есть возможность предполагать, даже почти утверждать, что со времени этой отда­ленной эпохи колокола уже существовали в этой церкви.

Они были в то время необходимы не только для возвещения религиозных церемоний, но и для обозначения народонаселения, при помощи регулярного звона, времени дня.

Каждый день колокола приводились в движение, чтобы обо­значать канонические часы: утреня (matines) в полночь; часы, от­правляемые перед обеднею (laudes) – в три часа утра; первый час (prime) – в шесть часов; третий час (turce) – в девять часов; шестой час (sexte) – в полдень; девятый час (none) – в три часа; вечерня (vêpres) – в шесть часов; повечерие (complies) – в девять часов.

Кроме того, специальный звон Angelus’а, который производился утром, в полдень и вечером. Хотя происхождения более древнего, этот обычай сделался общим в провинциях только в XV в.

Кроме этих указаний времени, установленных повсюду, были еще другие, особенные для каждого монастыря или для каждой церкви. И соседи, и ремесленники, живущие недалеко оттуда, при­менялись к этим звонкам, чтобы начать или кончить работу, чтобы сесть за стол или предаться отдыху.

Из этого видно, насколько важным был звон в жизни наших отцов до XIII века; каждая минута дня, каждое важное действие были обозначены особенным колокольным звоном, непрерывные призывы которого разносились вдоль узких и извилистых улиц старого города, чтобы призывать каждого к работе или к испол­нению обязанностей.

Но скоро механические часы заменили мало-помалу прежние сигналы и антверпенские жители привыкли находить на цифер­блатах примитивных часов указания, необходимые для распреде­ления их каждодневных обязанностей.

Но все же некоторые важные случаи были по-прежнему воз­вещаемы колокольным звоном.

В Антверпене не было, как в других фламандских городах, ка­ланчи, прилегающей к ратуше; ее заменяла башня Notre-Dame и ее-то колокола и служили магистрату, чтобы возвещать тушение огня, пожар, тревогу, точно так же, как приветствование королевского въезда или возвещение важных событий.

Просмотрим бегло различные документы, позволяющие нам  выяснить точную роль, которую были призваны играть главные колокола.

Во-первых, колокол, обозначающий ремесленникам и рабочим час, когда они должны были начинать и кончать работу. Другой колокол, так называемый poortklok, звонил в различное время. Утром он возвещал открытие городских ворот, вечером обо­значал их закрытие и служил также сигналом к закрытию всех пи­тейных лавочек.

Третий колокол, очень важный, служил для оповещения или пожара в городе, или опасности, угрожающей городу. Этот колокол был отлит в 1316 году Maitr’ом Gerard из Льежа, о чем и свиде­тельствует нам его надпись.

При нем постоянно находились особые надсмотрщики: город­ские счета об уплате показывают, что надсмотрщики получали оп­ределенное жалованье, дошедшее в XVI веке до 37 фунтов в год. Кроме того, они имели право на отопление и освещение.

В 1511 году магистрат, опасаясь, чтобы кто-нибудь из граждан не смутил несвоевременным звоном покоя жителей, приказал, что­бы в виду жестокой войны с герцогством Гельдерн, никто не имел права, под страхом штрафа в 3 флорина, устраивать колокольный звон, надобность которого не доказана. 23 июля 1542 года городское начальство издало приказ, по которому все жители, заслышав звон набатного колокола, должны были вооружаться и поспешно соби­раться под начальство квартального начальника, в места, специаль­но для этого назначенные, чтобы оттуда как можно скорее достиг­нуть городского вала. Осмелившиеся противиться этому распоря­жению будут подвергнуты публичному наказанию на эшафоте, спе­циально установленному для этой цели на Большой площади.

Боязнь видеть с минуты на минуту покушение банд Martin van Rossem на город извиняла непривычную жестокость этих пове­лений.

Так мы должны не забывать особенно памятный день в ноябре 1576 г., в продолжение которого набатный колокол возвещал городу нападение наиболее ужасное, какое когда-либо он видел и пред­вещал страшные дни, в продолжение которых испанские солдаты господствовали в стенах города.

Точно также в 1583 году, звон набатного колокола снова призывал всех граждан на защиту их города, наводненного отрядами герцога  Алансонского; но к счастью, на этот раз призывы соборного ко­локола скоро сменились на звуки победы и радости.

Однако, если набатный колокол и сзывал иногда граждан  на  городской вал, с другой стороны, им строго воспрещалось подхо­дить в этих случаях к городским воротам.

Так, приказ от 7 января 1595 года, запрещает жителям, когда они услышат, что колокола помещающиеся на городских воротах, бьют тревогу, покушаться выйти из боевой ограды. Быть может, это вы­зывалось опасением сношений, которые могли бы завязаться меж­ду антверпенцами и внешним врагом.

В то же время магистрат предупреждает, что колокольный звон, обозначающий тревогу, будет сильно отличаться от звона, употреб­ляющегося в случае пожара; что в этом последнем случае не будет употребляться колокол, предназначавшийся для этого ранее, а бу­дут звонить в колокол, который с башни Notre-Dame обозначал до сих пор получасовое время ¹).

Торговцы всех национальностей и все те, которых цветущая тор­говля Антверпена приводила в Антверпенский порт, в XVI в. полу­чили возможность собираться в новые обширные помещения, изве­щаемые особым биржевым колоколом, игравшим большую роль в торговых делах Антверпена.

В настоящее время этот колокол показывается, как городская достопримечательность, но прежде, начиная с XVI века вход в поме­щение биржи запрещался ранее нежели пробьет биржевой колокол. Его характерный, отличающийся от других колоколов, звук, был понятен антверпенцам, и дельцы, заслышав его, спешили заканчи­вать дела. Момент закрытия указывался при помощи того же коло­кола. Но с некоторого времени эта мера вышла из употребления. На будущее время все купцы должны были как зимой, так и летом по­кидать биржу как в полдень, так и вечером, как только услышат звон специально назначенного для этого колокола. Нарушившие этот закон должны были платить штраф в 25 су.

Отказавшиеся повиноваться приказаниям надзиратели были подвергнуты двойному штрафу. Еще больше, очень курьезная ого­ворка постановляет дела, заключенные в бирже после звона коло­кола, считать недействительными.

Этот приказ был возобновлен магистратом 20 марта 1602 г. На­до заметить, что штраф, уменьшенный до 20 су, взимался в то вре­мя в пользу церковных старшин собора Notre-Dame.

21 июля 1603 г. утверждены прежние приказы. Два года спустя, 9 июля 1605 г., эти, казалось не соблюдаемые до сих пор, были при­знаны обязательными. Все торговцы должны всегда руководиться звоном колокола. Но на этот раз штраф установлен в размере 50 су в пользу служащего, который констатирует нарушение.

Из всех звонов, бывших в употреблении в продолжение ми­нувших веков, биржевой звон, поддерживавшийся наиболее ре­гулярно и достигший до нас, почти непрерывно употребляется. Даже в продолжение XIX ст. мы находили приказы по этому пред­мету. Так, в префиале XI года мэр Антверпена приказывает, чтобы биржа была открыта ежедневно, исключая воскресных и празд­ничных дней, с полудня и до половины второго. Звуки колокола, помещенного в здании биржи, возвестят момент открытия и за­крытия биржи. Колокол будет звонить в продолжение 5 минут, приводимый в движение консьержем, поставленным для присмотра за биржевым помещением.

В настоящее время, биржевой колокол звучит еще, но завсег­датаи, платя годовой налог, глухи к его призыву и для открытия и закрытия ввели режим полной свободы.

Второй небольшой колокол ежедневно можно слышать в ант­верпенской бирже, призывающий биржевых маклеров к котировке ценностей.

Кроме того во многих обстоятельствах жизни Антверпена ко­локольный звон или скорее звонки играли большую роль. Магист­рат всегда выступал при помощи приказов для того, чтобы урегу­лировать употребление и благовременность этого звона. Очень дав­но еще в Антверпене было в употреблении возвещать публичные торги при помощи специальных ручных звонков.

Действительно, в начале XVI века, когда кто-нибудь хотел про­дать дом или какое-нибудь имущество, когда надо было ликвидиро­вать вследствие чьей-нибудь смерти какое-либо предприятие, торги возвещались при помощи известных билетиков, которые раздава­лись в церквах около кафедры. Затем посылали по улицам мальчи­ков, обязанность которых состояла в том, чтобы на каждом пере­крестке звонили в особый колокольчик о предстоящих торгах. То же самое употреблялось, когда дело шло о розыске какого-нибудь поте­рянного предмета: драгоценности, ключей, кошелька или… ребенка!

Но эти способы были, в общем, малопрактичны;  импровизиро­ванные звонари клали в карман заработок и звонили мало или со­всем не звонили; церковные билетики попадали только некоторым.

Вот почему магистрат решил вмешаться и издать приказ от 26 ноября 1538 г., опубликованный от имени бургомистров, старост и Совета, чтобы на будущее время торги возвещались присяжными звонарями.

В Антверпене, во время плавки Carolus, самого большого коло­кола башни собора Богоматери, литейщик Guillaume de Мооr, после того, как предприятие было закончено, ко всеобщему удовольствию, употребил раскаленную оставшуюся бронзу на выделку двух ма­леньких колокольчиков. Этот обычай вошел в употребление и был применен во время отливки других колоколов.

Образец такого колокольчика сохранился до нашего времени. Он отличается тонкостью и художественностью исполнения, им пользовался, при исполнении своих обязанностей, бургомистр Guillaume, van Liere, и который в последнее время включен в богатые коллекции музея древностей Сити. Был еще другой колокол, звон которого так был знаком беднякам – это колокол, в который звони­ли во время раздачи торфа, называвшийся turflok.

В бельгийских монастырях, кроме религиозных звонков, су­ществовали еще другие, имевшие большое значение. Когда монахи и монахини должны были принять какое-нибудь решение, они со­бирались на совет, и это собрание могло состояться только после предварительного звона, предназначенного предупреждать и со­бирать всех, имеющих право присутствовать на этих торжествен­ных заседаниях.

В настоящее время в Бельгии хотя и нет особенно выдающихся колоколов, однако бельгийцы и до сих пор любят слушать колоколь­ный звон. Некоторые монастыри имеют отличных виртуозов звона­рей, слушать игру которых съезжаются в праздничные дни жители окрестных мест.

Рассказывают про одного звонаря, который всю свою жизнь посвятил изучению колоколов, изучил малейшие оттенки звуков и теперь разыгрывает на них целые сложные мелодии.

Способ раскачивания колоколов во многом мешает ему, но, не­смотря на это, он все же великолепно справляется со своей задачей и приводит в восхищение многочисленных слушателей.

В другом монастыре есть звонарь, который при  помощи  особых  молотков играет на колоколах чрезвычайно трудные пьесы, быстро и ловко перебегая от одного колокола к другому и ударяя по ним в разных местах, отчего происходят всевозможные оттенки звуков.

Знатоки считают его игру высокохудожественной, но говорят, что она недостаточно сильна и слышна только вблизи ¹).

В Италии лучшие и наибольшие колокола находятся в Риме, из которых некоторые принадлежат новому времени. Среди старых колоколов собора св. Петра находится один XIII столетия с над­писью; он слит в 1786 году и весит 280 центнеров (700 пудов), ко­локол внешне очень красив, но не имеет хорошего звука.

На Капитолии находится колокол в 175 центнеров (437 пудов), который слит, судя по надписи, папою Пием VII из изъятых из обращения монет.

Известны также своими колоколами Лоретто и Парма. Зна­менитый Миланский собор имеет колокол в 300 центнеров (750 пу­дов).

В верхней Италии много старых колоколов похищено фран­цузами во время их походов ²).

В Нидерландах колокола не превышают 200 центнеров; самый большой находится в Брюгге, слит в 1680 году и весит 200 цент­неров (около 500 пудов) ³).

В Германии сохранились колокола от древнейшего времени. Самый древний – 1144 г. в Иггенсбахе, в Нижней Баварии.

Колокола XIII и XIV веков встречаются в Германии в зна­чительном количестве. Описание большинства колоколов Герма­нии издано с указанием года отливки, мастера и украшений, на нем находящихся. Больших звонов по весу в Германии встречает­ся мало.

Способ звона в колокол качанием самого колокола очень за­труднителен для больших.

Колокол в соборе Erfurt’a, отлитый в 4-й раз в 1497 году, весом около 850 пудов, требует для звона 16 человек и то звон полу­чается недостаточно сильным; для правильного звона необходимо 24 человека, которые раскачивали бы колокол.

Наибольший колокол в Германии «Kaezer Glocke» из Кельна, как это было уже сказано, он переливался 3 раза, но все же  недоста­точно  хорошо ¹).

Он был рассчитан на С (До), но вышел между Сis (Ре#) и D (Ре), и украшен с одной стороны изображением св. Петра с латинским стихотворением под ним, с другой стороны – Герман­ский герб с немецким стихотворением. Вверху имеется в 3 ряда латинская надпись. Колокол долгое время пытались безрезультатно привести в качание, и даже получил он названия «Большой Мол­чальник» и «Немой Кельна».

Доктор Отте, описывая этот колокол и упоминая, что в него почти не звонят, потому что получается неравномерный, неприят­ный звон при качании его, замечает: «Если не от русских и китайцев, то от испанцев и англичан мы могли бы научиться, без ущерба для немецкого национального чувства, что колоколами такой огромной величины можно пользоваться не с помощью раскачивания, а толь­ко посредством ударного звона».

Продолжительные попытки привести колосс в равномерное качание при звоне до последнего времени не увенчались успехом и вызвали не только разочарование, но и насмешки над «Большим Молчальником» или «Кельнским немым».

Из числа других больших колоколов в Германии славится своей красотой и древностью колокол Эрфуртского собора Gloriosa, пере­литый в 1497 году из двух старинных колоколов; он весит 275 цент­неров (987,5 пудов).

Его закругленный и полный звук очень красив и дает мажорный аккорд Ми, он вместе с другим колоколом Vincentia, имеющим силь­ный, далеко слышный звук, составляет достопримечательность Эр­фурта, и оба приносят довольно значительные доходы клиру, как предметы обозрения для туристов.

Оба эти колокола удерживали положение царей колоколов Свя­щенной Римской империи более двухсот лет, но затем их превзошел величиною колокол на башне Св. Стефана в Вене.

В Швейцарии не имеется колоколов значительного веса. Наи­больший колокол находится в Берне в церкви Св. Винцента. Он вылит в 1611 году и весит около 700 пудов.

В 1408 году по окончании блестящего Констанского собора, вновь выбранный папа Мартин V на обратном пути в Италию, в Шафгаузене посетил монастырь Всех Святых.

Здесь он приказал, в память своего посещения, каждую пятницу в 11 часов утра звонить в большой «Munsterglocke» в воспоминание о Том, который оставил на Голгофе свою жизнь за грешное чело­вечество. 60 лет исполнял этот колокол свою обязанность, но затем дал трещину. Его место в 1486 году заменил другой с надписью: «Vivosvoco. Mortuos plaugo. Fulgura fraugo».

Четыреста лет звонил этот колокол каждое утро в 11 часов. Это был тот колокол, надпись с которого Ф. Шиллер взял эпиграфом для своего бессмертного стихотворения «Песнь о колоколе». С года­ми у него отбился край, и колокол теперь стоит позади церкви как памятник Шиллеру. На колоколе 2 надписи вверху: Vivos vocomortuos plango. fulgura fraugo. miserer domine populoquem. redinisti. sangoine. xuoanno domini. m. ceec. L XXXVI».

Нижняя надпись говорит о его происхождении и крещении: «Osanna heis. ich. in dem. namen. gocward. ich. in».

На этом кончается надпись, остальное откололось. Кусок коло­кола откололся еще в 1700 году, но колокол продолжал звонить до 1895 года. В этом году колокол замолк, но песнь о нем не умолкла, благодаря надписи, которую Ф. Шиллер взял для своего стихотво­рения, как он это писал Гете в письме от 7-го июля 1797 года.

Вот как описывает Ф.Шиллер литье колокола:

Утвердивши форму в глине,

Обожженную огнем,

Выльем колокол мы ныне.

Ну! Живей, друзья, начнем!

Медь дружнее плавь,

Олова прибавь,

Чтобы с силой надлежащей

Медь лилась струей кипящей.

Далее поэт изображает значение колокола в различные моменты нашей жизни следующими выразительными стихами ¹):

И звук пойдет к столетьям дальним

И многим смертным слух пленит,

Застонет жалобно с печальным

И в хор мольбы соединит.

Чтобы земнородным ни послала

Судьба, свершая свой закон,

Про все звучит венец металла –

И поучителен им звон.

Звон раздается и тогда, когда человек «вступает в область бы­тия», когда наступает «любви пора младая».

Свеж, душист венок любовный

У невесты вкруг кудрей,

В час, как благовест церковный

К торжеству зовет гостей.

Тот же колокол возвещает людям и о невзгодах и о печали:

Чу! на башне бьют набат!

То пожар!

Словно жар,

Небо рдеет:

Но не утро то алеет.

Чу! тревога…

Стук и гром…

Дым кругом…

А в другое время:

С колокольни,

Будто стон,

Похоронный

Льется звон.

Грустно стонет меди звук унылый

Над отшедшим в дальний путь могилы.

Так колокол звучит человеку в течение его жизни, как глашатай о чем-то важном, значительном. Поэт заканчивает песнь свою вдох­новенным изображением общего назначения колокола:

Под пологом святой лазури,

Над низкой жизнию земной,

Да будет он в соседстве бури

Граничить с звездной стороной.

Да будет свыше он глаголом

О том, как звездный хор поет

Песнь Богу пред Его престолом

И в вечность сводит старый год.

Из медных уст его да льется

Лишь весть о вечном и святом,

И время каждый час коснется

В полете до него крылом.

Да будет он судьбы законом,

И сам без сердца, без страстей,

Сопровождать да будет звоном

Игру изменных наших дней.

Когда же, грянув в час полночный

И слух встревожа, замолчит,

Да учит нас, что все непрочно,

Что все земное отзвучит.

В Австрии известен своими размерами колокол на башне церкви св. Стефана в Вене, весом в 989 пудов. Вышина его 10 футов, в ок­ружности 32 фута 2 дюйма. Первый раз в него зазвонили в 1712 го­ду 27 января по случаю въезда в Вену императора Карла VI. Для того, чтобы привести в движение этот колокол, потребовалось две­надцать человек. Вес его на надписи обозначен в 30.000 фунтов (750 пудов), а по свидетельству патера Reifenstuhl – доходит до 324 центнеров 31 фунта т.е. 810 пудов 31 фунта. В устах народа он получил название Schustermichl (Башмачник).

На нем находятся рельефные изображения св. Иосифа и Лео­польда, непорочного зачатия Пр. Девы и государственного герба. Нижний край украшен лиственной резьбой и на нем приведены четыре различные латинские надписи.

В последнее время в этот колокол более не звонят, так как ба­шенная пирамида шатается при этом на 15 и 20 сантиметров.

В Португалии наибольший колокол, около 1250 пудов, нахо­дится в Лиссабоне.

В Испании колокола не раскачивают, а в них ударяют, как у нас.

В Сан-Яго ди Компостеля называют большой колокол в 300 цент­неров (750 пудов), а самым большим в Испании считается колокол в Толедо. В Velilla колокол прославился самопроизвольным звоном.

В Испании звонят в колокола так же, как и у нас – лишь уда­ряя языком о колокол. Старинных колоколов почти не осталось, так как во времена секуляризации, т.е. «обмирщения» – переход от ду­ховной к светской власти, огромное количество колоколов было от­правлено в Англию.

В Швеции есть оригинальный по материалу колокол из стекла (в Упсале), издающий превосходный звук, диаметр его равен 7 ан­глийским футам.

В Болгарии употребляют при богослужениях церковный звонец, в виде колпака, с язычком внутри; в этот звонец ударяют в некото­рых случаях, например, по совершении освящения св. даров, как у нас ударяют в колокол на «Достойно».

В Абиссинии вместо колоколов употребляют в церквях глиня­ные тазы, в которые ударяют особой колотушкой. Звук получается глухой и довольно слабый.

У нехристианских народов колокола встречаются, пожалуй, да­же ранее, чем у христиан, например, у китайцев, японцев-буддистов; при этом – в большом количестве и значительного веса. Звонят в них, ударяя деревянными колотушками, и благодаря их цилиндрической форме звук негармоничен. Размеры их далеко пре­восходят размеры колоколов в Западной Европе. Так, в Пекине име­ется 7 колоколов, весом каждый до 3000 пудов.

Китайцы подвешивают колокола не только снаружи, но и внут­ри храмов.

Мусульмане не имеют колоколов в своих минаретах.

В Париже, в Луврском музее имеется довольно большая кол­лекция колокольчиков XV и XVI вв. самых разнообразных форм и материала, начиная от маленьких звонков и кончая церковными колоколами до 5 пудов весу. Из них несколько китайских и буд­дийских, а также и православных.

Перед завесою Бурятского храма стоит стол со свечами, куриль­ницами, колоколами и разнородными жертвоприношениями ¹).

В средневековых легендах Западной Европы рассказы о колоко­лах занимают видное место. Звон колоколов является в них моля­щимся то радостным, то гневным. Иногда колокола звонят сами, без помощи людей, что обыкновенно считается предвестием какого-нибудь народного бедствия – пожара, моровой язвы, войны и пр.