26. Царь-колокол (162 стр. – 187 стр.)

Из колоколов всего света огромнейший и единственный по сво­ей величине есть московский Царь-Колокол. Он был перелит в 1733 г. из колокола в 8000 пудов, отлитого при Алексее Михай­ловиче. В свою очередь, этот колокол был перелит в 1654 году из разбитого Годуновского колокола.

Адам Олеарий, бывший в Москве в 1636 году, вот что говорит про этот колокол: «На самой середине площади в Кремле стоит  чрезвычайно высокая колокольня, называемая Иван Великий (Gross Hans), глава которой обита золоченой жестью, а на самой колокольне множество колоколов.

Рядом с этой стоит другая колокольня, на которой вылит самый большой колокол, весом в 356 центнеров при великом князе Борисе Годунове (Boris Gudenow).

В этот колокол звонят только во время больших торжеств, или в праздники (Brasnick), как называют их русские, а также при встре­че великих послов и при шествии их на торжественное представ­ление.

Для звона употребляются двадцать четыре человека и даже бо­лее, которые стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят таким образом все вместе, то с одной стороны, то с другой стороны.

Но при этом нужно звонить осторожно, чтобы избегнуть сильного сотрясения колокольни и возможной опасности от её падения; для этого наверху, у самаго колокола, тоже стоят несколько человек, которые помогают приводить в движение язык колокола.

На колокольнях у них много колоколов, иногда по пяти и шести, и самый большой весит обыкновенно не более двух центнеров; в колокола те звонят, когда созывают в церковь, и когда, во время уже обедни, священник возносит чашу с дарами. В Москве, по мно­жеству церквей и часовен несколько тысяч колоколов, которые, во время Богослужения, производят такой разнообразный звон и гул, что не привыкший к нему, не может слышать его без особого удив­ления. Один человек может зараз звонить в три или четыре коло­кола; веревки, за которые звонят, привязываются у них не за коло­кола, а за языки, и одну из этих веревок звонарь берет в руки, другие же наматывает на локоть и, таким образом, подергивает их то одну, то другую; при этом звонари, разумеется, должны иметь особый навык, чтобы звонить, как следует. Колокольный звон русские так­же считают делом  необходимым  при  их  Богослужении,

полагая, что это последнее не полно без звона. Поэтому русский пристав очень удивился однажды, услыхав, что шведские господа послы, в Михай­лов день, говорили, что они также хотели справить свой праздник. «Возможно ли, — заметил пристав, — чтобы они могли справлять в Москве праздник, не взявши с собою колоколов при отъезде в такое далекое путешествие» ¹).

Царь Алексей Михайлович для литья колокола в 8000 пудов вызвал мастеров из Австрии и поручил им сделать колокол. Они по­просили у него пять лет сроку, чтобы его изготовить, ибо, как потом нам пришлось видеть, труды по его изготовлению и приспособле­нию, для этого требующияся, весьма велики и безсчетны.

Разсказывают, что явился русский мастер, человек малого рос­та, невидный собою, слабосильный, о котором никому и в ум не при­ходило, и просил царя дать ему только год сроку. Говорят, что царь очень обрадовался и дал ему в помощь целые отряды стрельцов. Он сдержал свое слово и исполнил обещание, изготовив колокол ранее истечения года.

Царь еще более остался им доволен и в награду дал ему во вла­дение пятьсот крестьянских семейств, но тот отказался, говоря: «Я бедный человек и не имею сил справляться с рабами: для меня достаточно ежедневной милостыни царя». Тогда царь пожаловал ему по динару ежедневно до конца его жизни, а после него детям. Когда он умер, и эта редкостная вещь осталась испорченною, явился еще один мастер из переживших моровую язву, молодой человек малорослый, тщедушный, худой, моложе двадцати лет, совсем еще безбородый, как мы его видели потом, дивясь милостям всевышне­го Бога, коими Он осыпает свои создания.

Этот человек, явившись к царю, взялся сделать колокол больше, тяжеловеснее и лучше, чем он был прежде, и кончить (работу) в один год.

Огромная яма была вырыта на этой площадке ¹), и в настоящее время, то-есть с начала месяца февраля, мастер приступил к изго­товлению колокола.

Упомянутая яма, по глубине и ширине, вдвое больше печи для обжигания извести. Всю ее, сверху донизу, выложили кирпичом и приступили к устройству внутри её печи, которую топят со сто­роны, под землей, ночью и днем.

Замешав глину, выложили из нея род купола, то-есть составили сердцевину колокола, и обжигали глину огнем, который сделал ее твердой, как железо; при этом пламя поднималось выше купола.

Это (обжигание) продолжали до тех пор, пока не окончили фор­му, а мы все время ходили на них смотреть. Потом наложили на купол второй слой,  соразмерно  с  первой  формой, то-есть такой же толщины и такого же объема, около локтя или больше, и затем при­ступили к устройству верхней формы, окружающей колокол. Имен­но, привезли железные прутья кривые, согнутые, как лук, с крюч­ками на концах, которыми их сплели между собою вокруг всей фор­мы, наподобие того, как ткут циновки. Потом их тщательно обмаза­ли глиной снаружи и внутри и подвергали продолжительное время действию огня, так что все обратилось в одну (плотную) массу. После того форму крепко привязали сверху толстыми веревками к большим медным блокам на самом верху четырех столбов из креп­кого дубового дерева, называемого по гречески дранис.

Каждый столб, по толщине, вышине и соразмерности, подобен минарету. Для этих четырех столбов копали землю очень глубоко, а затем в нижней их части просверлили по большому отверстию, в ко­торое вставили большие бревна крест-на-крест, и засыпали их зем­лею, чтобы столбы ни малейше не колебались.

Их поставили не совсем прямо, а немного наклонно над ямой, дабы они не покачнулись. Между каждыми двумя столбами поста­вили еще по два бревна, подобных им, уперев в перекладину, находя­щуюся наверху. Затем, просверлив те длинные, большие столбы, внутрь каждого вложили очень массивный медный блок, укрепив его с обеих сторон длинным и весьма толстым гвоздем. От веревок, прикрепленных к форме, протянули кверху четыре конца и продели их в блоки, что внутри столбов над землею. Множество людей вытя­нули веревки за дворцовую площадку ¹), туда, где было устроено шестнадцать колес ²) из упомянутого толстого дерева, нижняя часть их была глубоко впущена в землю и имела поперечные бревна, дабы колеса не раскачались. Привязали те веревки к этим колесам.

При прежнем мастере таких колес было только двенадцать; те­перь же их число увеличили и сделали шестнадцать, по восьми с каждой стороны. Затем множество стрельцов повернули некоторые из этих колес с двух сторон одинаково, и тогда крышка, которую сделали как верхнюю форму, поднялась кверху; под нее подвели на краях ямы множество толстых брусьев и поставили прямо.

Туда вошел мастер и вырезал письмена и изображения, какие было нуж­но: на одной стороне изображения царя и царицы и Господа Христа над ними, на другой – изображение патриарха Никона. Когда он кончил, спустились (в яму), разрушили второй слой из глины, кото­рый сделали под конец и хорошо очистили (форму).

Когда опустили крышку, на месте слоя образовалась пустота, куда можно было впустить расплавленную медь. Затем как форму внизу, так и внутренность крышки, намазали обильно салом и жи­ром, дабы медь текла по ним быстро. Когда опустили (крышку) вниз, сошли (в яму) каменщики и сложили кругом формы, снизу до верху, прочную стенку из кирпичей в несколько рядов, дабы форма не поколебалась от тяжести и стремительного тока меди и таким образом эта последняя не пропала, вытекая наружу.

Приступили к постройке на краях ямы пяти печей из кирпича, весьма прочных, связанных железом снаружи и снутри, обмазали их салом и сделали у них дверцы, опускающиеся и поднимающиеся посредством особого снаряда; дверцы эти железные; их обмазали с обеих сторон глиной, которую потом обожгли на подобие кирпича. Внизу каждой печи сделали отверстие, направленное к яме, дабы когда расплавится медь внутри печей, вся она, по открытии отвер­стий, быстро потекла по пяти канавкам.

Все это было устроено в течение нынешнего лета после празд­ника Пасхи, но мы рассказали об этом здесь и, Бог даст, докончим рассказ этот в своем месте.

Что касается кусков меди от старого колокола, то как мы видели, каждый кусок тащили веревками, при помощи снарядов, сорок-пятьдесят стрельцов с большим трудом, клали на весы и свешивали, а потом вкладывали в печь, пока не наполнили всех печей.

В каждую печь положили 2500 пудов, а всего 12500 пудов, и за­мазали печи глиной. Развели сильный огонь и поддерживали его не­прерывно ночью и днем, пока не расплавилась вся медь и не стала подобна воде. Ее мешали через отверстия печных дверец железны­ми прутьями, которые накалялись от сильного кипения и жара».

Здесь рассказ Павла Алеппского прерывается, так как он отпра­вился в Новгород. Далее о литье этого колокола он говорит сле­дующее: «В воскресенье, перед закатом солнца, ударили в новый огромный колокол, в знак того, что царь возвращается, и все стали готовиться к встрече его на другой день.

Этот колокол есть тот са­мый, о коем мы упомянули раньше, рассказывая об искусных ра­ботах, приспособлениях и машинах, которые были произведены в течение лета множеством стрельцов вместе с опытным мастером, о разнообразной изобретательности которого мы также говорили. Они непрестанно работали над колоколом, начиная с февраля, как нами было описано, до нынешнего праздника св. Николая. Целью наших прогулок в течение лета было большею частью ходить смот­реть на работавших. Перед нашим отъездом в Новгород они были заняты чрезвычайно трудной работой, именно, перетаскиванием громадных кусков меди, взвешиванием их и укладыванием в опи­санные пять печей.

Каждый кусок с трудом передвигали 40-50 стрельцов, при ис­кусных приспособлениях, клали на весы, свешивали, а потом скаты­вали в печи с величайшим трудом. Эту работу продолжали до на­шего возвращения из Новгорода ¹). Тогда замазали дверцы печей и развели огонь, (поддерживая его) в течение трех дней, пока медь не расплавилась, сделавшись как вода. Ее мешали через отверстие печных дверей длинными железными прутьями, которые раска­лялись от чрезмерного кипения и жара. Затем собралось множество стрельцов и сняли крышу, сделанную из липовой коры, которая защищала то место от жары и дождя: боялись, как бы не случился в городе большой пожар от жара пламени, подобного, по истине, геен­не огненной.

Прибыл один из архиереев, совершил над ямой водосвятие и благословил работы; тогда открыли пять нижних отверстий печей, и вся медь потекла по желобам, ведущим к месту поверх ушей коло­кола. Это было ночью, и смотреть никого не допускали. Медь не переставала течь до конца этого дня.

От большой своей тяжести она образовала внизу трещину и полилась между кирпичами, от чего уменьшился вес, назначенный мастером; но немедленно было доставлено множество меди и сереб­ра и положено в одну из печей, которая еще была горяча; (металл) расплавился и был пущен на первый, пока форма не наполнилась совершенно. Понадобилось три дня, пока новый колокол не остыл. Тогда стали отнимать кирпичи и землю бывшие вокруг колокола (что продолжалось) долгое время.

Когда прошел слух о том, что царь едет, стали работать ночью и днем, и патриарх постоянно при­ходил с царским наместником надсматривать за работами и уси­ленно поощрял работников.

Часто он приглашал и нашего учителя посмотреть на работы. Вышел колокол редкостный, одно из чудес света по своей громад­ной величине. В течение долгого времени не переставали кирками отбивать от формы те места, по которым текла медь, и очищать их (что продолжалось) до 1-го декабря, когда решили вынуть колокол из ямы и повесить. Пришел один из архиереев со священниками и дьяконами великой церкви в облачениях: совершили вторично во­досвятие, поставив подобие (церкви) Воскресения и Иерусалима, сделанное из серебра, и окропили колокол и самое место.

Машины и канаты были привязаны и приготовлены в нашем присутствии, и горожане сошлись на зрелище. Каждую из этих шестнадцати машин приводили в движение 70-80 стрельцов и над канатом каждой машины сидел человек, чтобы давать знать, как сле­дует вертеть, дабы тянули все одновременно. То был день зрелища, какие бывают в жизни на счету. Многие веревки полопались, но тотчас же были заменены другими. После величайших усилий и огромных, свыше всякого описания, трудов, по истечении трех дней совершили поднятие колокола и повесили его над ямой на высоту около роста человека, при всевозможных хитрых приспособлениях.

Над отверстием ямы положили толстые бревна, закрыв ее всю, над ними наложили еще бревен, пока этот чудо-колокол не стал на них, и тогда приступили к повешиванию железного языка, который весит 250 пудов, а толщина его такова, что мы с трудом могли охва­тить его руками, длина же более полутора роста. Принялись очи­щать этот диво-колокол снутри и снаружи и полировать. При этом обнаружилось точное изображение царя и насупротив его царицы, а над ними Господь Христос, их благославляющий. Они находятся на лицевой стороне колокола, обращенной к великой церкви на восток от нее; на задней же стороне колокола изображение патри­арха Никона в облачении, в митре и с посохом, как он есть.

Под плечами колокола наверху изображены херувимы и сера­фимы с шестью крылами вокруг, а над ними идет кругом колокола надпись крупными буквами, а также есть надпись по нижнему краю его. Толщина края этого колокола более брасса ¹), как я измерил и записал.

Когда мы входили под него, нам казалось, что мы в боль­шом шатре. Сколько брасс составляет его окружность, никому не было известно, и никто не осмелился его измерить, ибо там постоян­но стояли на страже стрельцы.

Я же не переставал употреблять уловки и ласкательства, пока не сдружился с мастером, пригласил его к себе и, обласкав, выведал от него, как велика окружность колокола, если смерить веревкой, и оказалось 11 брасс; я смерил ее пядями и вышло роно 93 больших пяди. Я спрашивал у мастера и о стоимости колокола, и он сказал: 50.000 динаров, что также сообщил по секрету нашему учителю патриарх; спросил и о весе его, и мастер сказал, что до 12.500 пудов не хватает пятисот ¹). Мы сочли, что один пуд равен 13,5 ок, а каждая тысяча пудов равна 13.000 ок с несколькими половинами; итак, 10.000 пудов равны 130.000 ок, отбрасывая половины, а 2000 пудов, дополнение до 12.000 пудов, равны 26.000 ок; всего же около 160.000 полных ок.

Ничего подобного этой редкости, великой, удивительной и единственной в мире, нет, не было и не будет: она превосходит си­лы человеческие. Этот благополучный царь, соорудив ее в свое цар­ствование, превзошел современных ему государей.

К нашему счастью, это было сделано в нашем присутствии. Не­кто, бывший в стране франков, сказывал нам, что в городе Париже, столице государя французов, есть колокол, подобный этому новому колоколу, но окружность его только в 70 пядей. Они хвастаются им, говоря, что нет ему равного в мире. Но этот чудо-колокол на много превосходит тот» ²).

Павел Алеппский, описывая путешествие Антиохийского пат­риарха Макария в Россию в половине XVII века, дает нам инте­ресную историю отливки огромного колокола, весом (по Павлу Алеппскому) в 12.000 пудов. По этому поводу считаем нужным сделать некоторые замечания.

На царе-колоколе, находящемся в Московском Кремле, имеют­ся, как известно, три надписи, из них первая гласит следующее: «Блаженныя и вечнодостойныя памяти великаго гдря цря и вели­каго князя Алексия Михайловича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца повелением, к перво-соборной церкви Прстия Бцы  Честнаго  и  Славнаго ея Успения, слит был великий колокол, осмь тысящ пуд меди в себе содержащий, в лето от создания мира 7162, от Рождества же плоти Бга Слова 1654 года; а из места сего благовестить начал в лето мироздания 7176, Христова же Рждества 1668 и благовестил до лета мироздания 7208, Рждества ж Гдня 1701 года, в которое мца июня 19 дня, от великого в Кремле бывшего пожара поврежден; до 7239 года от начала мира, а от Христова в ми­ре Рждества 1731 пребыл безгласен». Эта надпись была до сих пор единственным источником для истории предшественника царя-колокола; по крайней мере, ее пов­торяют неизменно все, писавшие о наших колоколах, по-видимому, вполне полагаясь на ее достоверность.

Сведения, сообщаемые Павлом Алеппским, который был оче­видцем всей работы по отливке и поднятию колокола с начала до конца, представляют историю его, как может видеть читатель, в совершенно новом виде. Они подтверждают известия вышепри­веденной надписи лишь в том, что в 1654 году действительно был отлит в Москве колокол в 8000 пудов, но в дальнейшем с нею рас­ходятся.

По словам Павла Алеппского, этот колокол, отлитый русским мастером, вскоре же от сильного звона раскололся и был спущен. Далее он подробно, как очевидец, рассказывает об отливке из об­ломков этого колокола другого, еще большего, и также русским мастером.

Подготовительные работы начались в первых числах февраля и продолжились в течение лета и части осени. Колокол был отлит, ве­роятно, в начале октября (Павел Алеппский не указывает точно времени отливки колокола). Работы под конец велись очень спеш­но, под непосредственным наблюдением патриарха Никона, которо­му, очевидно, хотелось звоном в эту невиданную громаду меди дос­тойно встретить царя при возвращении его из победоносного похода против поляков. И действительно, к его прибытию колокол был поднят и повешен над литейной ямой, на деревянных столбах, подле Ивановской колокольни. На лицевой стороне колокола, обращен­ной к Успенскому собору, находилось изображение царя и царицы, на задней – патриарха Никона.

В первый раз в колокол стали звонить 9-го декабря, накануне въезда царя в столицу. Павел Алеппский сообщает также размеры и вес этого колокола. Окружность его – 11 брасс, т.е. 64 фута (окруж­ность царя-колокола – 60 ф. 9 д.). Толщина края – один брасс, т.е. 5 ф. 9 д., величина слишком большая; но надо полагать, что автор измерял толщину по скошенному краю колокола, отчего она, естес­твенно, вышла больше настоящей (хотя, все-таки, слишком велика).

Весьма возможно, что здесь переводчик оригинала наших руко­писей, по ошибке, написал ба, брасс, вместо бира, что значит локоть или фут. Вес колокола – 12.000 пудов, а стоимость его, как он слы­шал от мастера и как сообщил патриарх Никон его отцу – 50.000 руб­лей. Язык его весил 250 пудов и был толщиною в обхват. Звонили в колокол сто человек.

Через шесть лет, после Павла Алеппского, был в Москве барон Мейерберг и сообщает о том же колоколе следующее: «В Кремле мы видели лежащий на земле медный колокол удивительной вели­чины, да и произведение русского художника, что еще удивитель­нее». (В другом месте он говорит, согласно с Павлом Алеппским, что мастер был молодой человек, 24 года).

«Этот колокол, по своей величине, выше эрфуртского, и даже пекинского в Китайском царстве… Русский колокол вышиною 19 футов, шириною в отверстии 18 футов, в окружности 64 ф., а толщиной 2 ф., язык его длиною 14 ф. На отлитие этого колокола пошло 440.000 фунтов меди, угару из них было 120.000 фунтов, а все остающееся затем количество металла действительно употреблено на эту громаду… Здесь речь идет о колоколе, вылитом в 1653 г. в царствование Алексия: он лежит еще на земле и ждет художника, который бы поднял его».

Мы не имеем никакого основания сомневаться в правдивости обоих путешественников. Но один из них говорит, что колокол был поднят тотчас по отливке и что в него звонили, а другой видел, не­сомненно, тот же колокол (судя по приложенному им рисунку) ле­жащим на земле.

Нам думается, что это противоречие только кажущееся и что показания обоих путешественников легко примирить. Мы пред­ставляем себе историю этого колокола в таком виде. Колокол был отлит в 1655 году из обломков другого, в 8000 пудов, сделан­ного за год перед тем. Тотчас же после отливки он был поднят и повешен на незначительной высоте, всего в рост человека, над ли­тейной ямой (которая, конечно, была тогда же засыпана). Висел он, надо думать, недолго: в промежуток от 1655 года до 1661 г. он или был спущен, по ненадежности постройки, быть может, временной, на которой висел, или же сам сорвался, но, упав с небольшой вы­соты на рыхлую землю, не потерпел никаких повреждений. Раз­ные причины, каковыми могли быть: затруднительное финансовое положение после первой польской войны, раздор царя с патриар­хом Никоном, вторая, не совсем удачная, война с Польшей, отсро­чили вторичное поднятие колокола до 1668 года. Эту дату, озна­ченную на царе-колоколе, можно считать верной;  по  крайней  ме­ре,  голландец Стрюйс, бывший в Москве в 1669 г., застал колокол уже висящим. Равным образом, Кольбергер в 1674 г. и Таннер в 1678 г. видели его висевшим на особенных деревянных подмост­ках, близ колокольни Ивана Великого («спереди башни», как го­ворит Таннер). В большой пожар 1701 года этот колокол-великан сорвался и разбился. Спросят: почему вкрались ошибки в надпись на тепе­решнем царе-колоколе? Припомним, что надпись составлена спустя 80 лет по отливке первого колокола, и составлена, вероятно, по пре­данию, без справок с архивными документами; а предание легко могло смешать два колокола, отлитые в такой короткий промежу­ток времени – двух лет ¹).

Мейерберг в 1661 году видел его и описал так: окружность этого колокола 64 фута, диаметр 18 футов, толщина стен 2 фута, язык железный 14 футов длиною.

Стрюйс (Strauss), посетивший Москву в 1668-1670 годах, пи­шет: «Недалеко от Ивана Великаго стоит еще башня с толстыми перекладинами, на коих висит громадный колокол – более чем в 394.000 фунтов; один лишь язык его весит 10.000 фунтов.

Колокол в ширину двадцать три фута, а в толщину два фута; раскачивают его пятьдесят человек с двух сторон. Звонят в него редко – только по большим праздникам да при приеме послов. Он издает столь сильный звук, что дрожит земля».

Об этой колокольне летописец говорит: «Поставил (царь Миха­ил Феодорович) колокольню большому колоколу деревянную».

Рейтенфельс, приезжавший в Москву в 1671 году, говорит про этот колокол следующее: «Посредине колокольня, называемая Иван Великий, возвышается над всеми прочими, вышиною она поспорит с высочайшими в Европе.

Близ нея находится громадный колокол – частию на весу, частию на деревянной подставке, в 320.000 фунтов.

Народ не раз пытался поднять его с земли, но напрасно, многие даже поплатились жизнию за безразсудную попытку. Царь поставил себе священным долгом сделать более успешную попытку».

Далее Ван-Кленк, бывший в Москве в 1675 году, описыва­ет этот колокол так: «В середине Кремля стоит высокая башня – Иван Великий, покрытая наверху золоченой медью, со множест­вом колоколов.

Рядом с нею – другая, где висит претяжелый колокол, в по­перечнике имеющий 23 фута, а весом, говорят, более 400.000 фун­тов, язык длиною двадцать два фута, весит более 10.000 фунтов.

Раскачивают его пятьдесят человек и звонят только по празд­никам да во время приема послов, тогда от его звона дрожит и тря­сется земля».

Иоанн Корб пишет: «Весьма замечателен также в Кремле храм, называемый Иван Великий (Ivan Velikoy): это церковь Бла­женного Иоанна; башня церковная с вызолоченной крышей; в баш­не множество колоколов; один из них, наибольший во всем свете, ве­сит две тысячи двести пудов (poedas) или, по нашей мере, весу в нем шестьдесят шесть тысяч фунтов» ¹).

К книге Корба приложен особый лист с изображением этого колокола, под которым находится следующая надпись: «Наиболь­ший колокол, висящий в башне Дворцового храма, имеет в диа­метре более трех оргий (сажен), в окружности 10 ½ оргий, тол­щиною 3 ½ фута, весит 66.000 фунтов нашего веса. Колоссаль­ный язык имеет 1 ½ оргии толщины, а к его концу привязано весь­ма много веревок, посредством которых раскачивают его 40 и даже иногда 50 человек, и ударяют им в колокол для произведения зво­на, так как сам колокол, по причине его тяжести и величины, при­вязанный со всех сторон к крепким брусьям, расколыхать невоз­можно» ²).

Сэр Джером Горсей, бывший в Москве в XVI столетии, пишет: «При Иоанне IV построена посреди Кремля Башня из тесанно­го камня, называемая Blaveshina Collicalits (Благовещенская колоколица), с 30-ю большими колоколами приятнаго звона, слу­жащими для всех соборов и красивых окружных монастырей. Все колокола заливаются разом в праздничные дни (которых очень много у русских), или заунывно звонят во время полночной мо­литвы» ³).

Бернгард Таннер ⁴), член польского посольства, посетил Москву в 1678 году. Он довольно подробно описывает город и его достопри­мечательности.

Особенно его поразили колокола, которые он описывает сле­дующим образом: «Другое украшение  храму – башня  до  середины  четыреугольная, а с середины до верху круглая; ее тамошние жители зовут Иван Великий (Jwan Welikoy).

Она заключает в себе тридцать семь колоколов следующим об­разом: на верху башни есть кругом пролеты, из коих в каждом по колоколу – дискантовому; во втором ряду под теми первыми столь­ко же пролетов и колоколов – альтовых; под этими в третьем ряду тоже пролеты и колокола побольше – теноровые; в четвертом, на­конец, ряду под этими тремя столько же колоколов – басовых; все они между собою составляют музыкальную гармонию.

По обе стороны башни – две стены; на каждой из них опять по колоколу, величиною гораздо больше предыдущих, из коих левый имеет в нижней окружности, измеренной мною бичевкой – 18 фу­тов, правый же – 21 фут.

Но огромней, художественней и достопримечательней всех про­чих – громадный колокол, висящий спереди башни.

Я его тщательно измерял и потому надеюсь, что читатель мне тем лучше поверит. Его нижняя окружность имеет двадцать восемь футов; самый корпус или бок – толщиною один фут с четвертью и двумя дюймами; высота простирается до семи футов; наконец язык, коим звонят, так велик и толст, что его едва могут охватить два человека.

Впрочем весь город Москва в таком множестве наполнен церк­вами, что сами жители говорят едва ли можно определить точное их число; однако насчитывают до семи сот церквей (сколько общая молва говорит – их тысяча семьсот).

На крышах – остроконечная башня, с боку храма или даже на башне мало-мало по восьми колоколов, приспособленных для про­изведения сказанной уже музыкальной гармонии.

Каждая кровля церкви украшается восемью тоже башенками поменьше (куполами), из коих каждая осенена золотым крестом, формы совершенно искаженной – восьмиконечным.

Насколько велико это количество церквей, настолько редко москвитяне в них ходят. Они думают, что коли, проходя мимо церк­ви, они поклонятся да трижды перекрестятся, то уже больше ничего и не нужно.

Впрочем к делам благочестия, по-видимому, относится у них и обычай праздновать изо дня в день чтимых ими святых звоном ко­локолов.

Звонят же у них, раскачивая не колокола, а дергая за привязан­ную к его  языку  веревку,  в  таком  порядке: сначала шесть раз ударя­ют в один наименьший колокол, а потом попеременно с колоколом побольше шесть же раз; затем уже в оба попеременно с третьим еще большим столько же раз и в таком порядке доходят до самаго боль­шого; тут уже ударяют во все колокола и притом столько же раз.

Затем вдруг перестают, а там в том же порядке начинают сызно­ва. И так повторяется на дню много раз и притом в различных цер­квах и по желанию каждаго прохожаго, потому что доступ во все постоянно открыт для всякаго.

А как, случалось, зазвонят в замке (Кремле) в перечисленные выше тридцать-то семь колоколов, так, бывало, наводят тоску и ка­кую-то внутреннюю дрожь».

Павел, архидиакон Алеппский, подробно описывая (1653г.) колокольный звон, говорит, что: «По воскресеньям или большим праздничным дням звонили в Кремле во все колокола, вместе с гро­мадным колоколом, звук которого подобен громовому раскату.

Между собором и церковью Архангела, с восточной стороны, находятся прекрасныя колокольни, из коих одна перед Приказом, т.е. диваном, где всегда заседают визири. Снизу она восьмиугольна, огромных размеров; в ней восемь арок, и в каждой висит чудесный колокол. Один из этих колоколов с резьбой; люди знают его звон: в него ударяют в тот день, когда хотят совершить крестный ход, и тогда собираются священники со своими иконами в соборе.

Над этими восемью арками второй ярус, шестиугольный, по­меньше нижняго; в верху также восемь арок, и в них также восемь колоколов. Над ними третий ярус еще меньше, он круглый и в нем много маленьких колоколов. Надо всем широкий пояс в четыре-пять аршин с четырьмя рядами золоченых письмен, а над этим – высокий купол, также позолоченный вместе со своим огромным крестом…

Число ступеней в Ивановской колокольне, в которой висит ог­ромный колокол, сто сорок четыре. Внутри башни, по окружности ея, также есть многочисленныя кельи. Из этой башни можно про­никнуть туда, где висят два колокола, назначенные для звона в буд­ничные дни и в канун праздников, в церковь Рождества, а также в вышеописанную высокую колокольню, ибо все оне в одном ряду.

Башни эти выстроил и снабдил колоколами в Бозе почивший царь Иоанн, пожертвовав в свое время 120 домов с достаточным содержанием для приставленных к колокольням людей, которые приходят по очереди еженедельно и неотлучно пребывают в  упомя­нутых кельях ночью и днем для звона в колокола.

В большие праздники и в дни крестных ходов, когда звонят во все колокола, звонари являются все и производят звон в следующем порядке. Должно знать, что у алтарного угла великой церкви сна­ружи висит маленький колокол, к которому приставлен человек. Когда наступает время звона в колокола, если это зимой, то, после второго часа, а если летом, то после третьего или четвертого, – при­ходит тот человек и ударяет в этот колокол один раз.

Находящиеся наверху люди, которые стоят уже наготове, в ожи­дании, услышав звон, ударяют в надлежащий колокол языком его около часа времени. Когда патриарх войдет в церковь, приходит тот человек и ударяет в маленький колокол два раза. Услышав его, зво­нари прекращают звон, пока не кончится чтение часов. Перед нача­лом литургии выходит тот человек и ударяет в маленький колокол, чтобы звонари его слышали и знали, что наступило время литургии. Тогда начинается звон одиночными ударами. Им отвечают находя­щиеся в высокой колокольне приятным звоном в маленькие коло­кола, трогающим сердце слушателя. Затем им отвечают находящие­ся под ними (звоном) во все средние колокола, а прочие (звоном) в свой ежедневный колокол. Это повторяется трижды. Если день воскресный или большой праздник, то заканчивают (звоном) во все большие колокола вместе с тем огромным колоколом, коего звон разносится подобно ударам грома.

Так как местоположение крепости Кремля, где находится дво­рец, очень высоко и господствует над окрестностями, даже над от­даленными полями и селениями, ибо это место в древности была гора и со всех сторон к крепости ведет подъем и всход, то по этой причине звон колоколов доносится до отдаленных окраин города и до селений. Эта огромная, высокая колокольня с золоченым ку­полом представляет издали красивый вид. Особенно, если на её главу ударяют лучи восходящаго и заходящаго солнца. Если бы низменность вокруг этого города была безлесна, то колокольню можно бы было видеть на большом расстоянии при восходе и закате солнца, отражающагося на ея купол. Мы уже увидели ее на расстоя­нии десяти верст, на каковом – это два полных часа пути – раз­личаешь ее взором, как неясный образ. По этой причине покойный митрополит Иса в своем стихотворении говорит: «Внутри царскаго дворца двадцать пять куполов из золота или смолы, которые по­блескивают издали на всем обширном пространстве», и далее гово­рит: «Ты слышишь его (колокола) звук на  расстоянии  трех  дней  пути». Но мы услышали (колокол) и увидели (колокольню) только на расстоянии десяти наших миль – не более…

Также и с вечера звон в колокола происходит по знаку, данному ударом в маленький колокол. Звонари ударяют небольшое число раз, пока патриарх не войдет в церковь, о чем тот человек дает им знать, и тогда некоторые из них немного позвонят, ударяя вместе зараз: это служит знаком вечерни.

Точно так же ночью тот человек подает звонарям знак, и они ударяют долгое время в назначенный для этого колокол, чтобы дать знать всему городу и чтобы церковни вставали и ударяли в колоко­ла своих церквей, что продолжается безпрерывно от полуночи до зари, т.е. звон в приходских церквах. Люди, находящиеся наверху, по знаку, данному им стоящим внизу, о том, что патриарх вошел в церковь, прекращают звон до начала утрени, когда тот опять подает знак, и они начинают звон в назначенные большие и малые колоко­ла, по обыкновению. Если день воскресный или Господский празд­ник, то заканчивают, как мы сказали, продожительным звоном в самый большой колокол. Также звонят вместе с ним во все колоко­ла во время полиелея. При чтении Евангелия на утрени ударяют также зараз (во все).

Что касается того, когда они встают к службе по ночам, то в зимнее время, когда ночь бывает длинная, если нет Господского праздника, звонят в назначенный для того колокол в одиннадцатом часу; если же воскресенье или особенный праздник, то ударяют в девятом часу.

В летнее время когда ночи коротки, звонят к вечерне перед за­катом солнца после девятаго часа, а к утрене в четвертом часу ночи – это по будничным дням. Накануне воскресений и праздников зво­нят с вечера до истечения одного часа ночи. По этой причине мы ис­пытывали страшное мученье: не спали по ночам и терпели большое безпокойство. Всего больше нас донимал колокольный звон, от гула котораго дрожала земля, в канун воскресений и праздников, кои почти непрерывно следуют друг за другом, равно как и звон на заре, с полуночи до утра, ибо в этом городе несколько тысяч церквей.

Рядом с церковью, справа и слева, висят два огромных колоко­ла, подобных громадному колоколу, который мы видели в Киеве в Св. Софии. Один из них с древних времен называется царицыным; в него звонят под воскресенья и в праздники, и по его звону всякии знает, что на другой день воскресенье или большой праздник. Вто­рой колокол – патриарший звуком ниже; в него ударяют ежедневно  утром  и  вечером; все церкви и монастыри ждут удара в этот колокол, и как только в него ударят, – если это будет рано утром, после вось­ми часов дня, то в него ударяют языком его непрерывно целый час несколько человек, – ударяют за ним в Чудовом монастыре, а потом в других…

Близ этой колокольни находится другая большая колокольня – четырехугольная – постройка с четырехугольным же куполом, ра­зукрашенная разноцветными изразцами. Эта колокольня имеет че­тыре арки наверху. В её куполе висит самый огромный колокол. Когда мы увидели и услышали его, пришли в изумление.

Мы измерили его окружность, и оказалось 62 пяди; толщина его края локоть, а высота более пяти локтей. На нем висят с двух сторон, сверху до низу, весьма большие камни на веревках, дабы он не рас­качивался и звонить в него было легче. В известное время несколько человек снизу раскачивают эти веревки. Его железный язык, быть может, по объему равняется одному из больших колоколов в Мол­давии: десять человек, стоя внутри, насилу могут раскачать его и ударять им о края колокола с той и с другой стороны.

Когда ударяют в этот колокол, он издает звук, подобный грому, не только стоящие подле не слышат, что кричат друг другу, но и те, которые находятся внизу, и даже те, которые стоят в Соборе и в других церквах. Об этом колоколе сказал приснопамятный мит­рополит Иса: «внутри дворец царский, насупротив великой церкви; в ней утвержден высокий, огромный колокол, перетягивающий всякий вес: тридцать юношей нужно, чтобы раскачать его верев­ками, скрученными из сердцевины конопли». Да, это тот самый колокол. Но мы благодарим всевышняго Бога за то, что при нас был сделан другой огромнее его: не было, не может быть и нет подобнаго его в мире. О том колоколе нам сообщили, что вес его 4000 пудов, как написано на нем, а этот весит более 12.000 пудов.

В прошлом году мастера, по приказанию царя, сделали колокол в 8000 пудов, а железный язык его в 250 пудов. Над ним работали со всевозможным старанием непрерывно целый год, пока не окон­чили его; затем его повесили. Царь приказал звонить во все коло­кола в городе, потом зазвонили в этот колокол, и его звук покрыл все те. Царь послал всадников узнать, как далеко доходит его звук, и оказалось, как они нашли, около семи верст. Когда стали ударять в него сильнее, он вдруг разбился, как стекло, ибо его частицы не были хорошо очищены. Тогда его спустили, и царь приказал его разбить. Развели вокруг него сильный огонь, и он весь растрескался на куски.  После  этого  царь  отправился  в поход. Мастер же, который произвел эту великую редкость – одно из чудес света, – умер во время моровой язвы» ¹).

Описывая свое путешествие до Москвы, Павел Алеппский сооб­щает много любопытных подробностей о колоколах и языках. В Яс­сах, в церкви Св. Саввы, колокольня примыкает к дверям церкви, к потолку ее подвешены колокола, числом пять; наибольший из них датской работы. Языки у них железные.

Над монастырскими воротами в Яссах колокольня и городские часы, которые все из железа, с большими колесами. Колокола при­вешены сверху на деревянных брусьях. Часы находятся в каморке в середине колокольни и имеют железную цепь, проходящую через потолок на верх к краю большого колокола; к ней прикреплен уве­систый железный молоток. Для указания, что наступило время боя, существует длинный деревянный шест, выходящий из отверстия колокольни и имеющий приспособления, которые приводят в дви­жение маленький колокол, висящий на наружном конце шеста; имя этого колокола будильник: его назначение пробудить внимание лю­дей. Потом звонит большой колокол, при чем цепь стягивается под колесами, молоток поднимается и падает на край колокола. Полу­чается густой звук, слышный отовсюду в городе.

За вратами великой церкви Печерского монастыря две коло­кольни, одна насупротив другой, с западной стороны. Они деревян­ные, высокие, четырехугольные. Одна из них очень высокая и подъ­ем на нее равняется всходу на Минарет Исы (Иисуса) в Дамаске. Она громадна и имеет много камор внутри; наверх ведет большая витая лестница. Наверху висят на деревянных брусьях пять боль­ших и малых колоколов; там же находятся, скрытые в каморе, боль­шие железные часы, бой которых слышен на большом расстоянии. Они возвещают каждую четверть часа одним ударом в малый коло­кол; когда пройдет час. Они ударяют четыре раза тихо, потом бьют известное число часов в большой колокол.

В то время, 4-го июня, они били до вечера 2 часа, 4-го таким об­разом день имел 17 ½ часов, а ночь 6 ½. У них есть извне, на стене колокольни, круг для солнечных часов. Другие часы висят снаружи каменной колокольни церкви Троицы, о коей мы упоминали.

Когда большие часы вечером пробьют 24 часа, эти ударяют мно­го раз в железную доску с сильным боем, дабы  слышали  находя­щиеся  вне монастыря, вошли и заперли ворота. Другая колокольня, насупротив, ниже первой. На ней висит огромный колокол ¹), подоб­но которому мы еще не видывали; он величиной с небольшой шатер и весит около 50 алеппских кинтаров ²).

Далее, описывая колокола Св. Софии, Павел Алеппский гово­рит: В то время ударили в большой колокол, мы вышли посмотреть (на него) и увидели нечто изумительное. Он гораздо больше ко­локола Печерскаго монастыря, в семь, в восемь раз: наверно он будет с большой шатер.

Железный язык его весит около 1 ½ алеппских кинтара; двенад­цать юношей с большим трудом могли его раскачать; и без того, что­бы кто-нибудь не раскачивал его внутри, он не мог бы дойти до краев колокола по причине его ширины. Когда ударяли в него, наши уши были оглушены его сильным, громоподобным звоном: я говорил своему спутнику громким голосом, и он не слыхал.

Прочная, высокая, деревянная колокольня, которая больше всех, виденных нами, шаталась и дрожала. Но звук колокола монас­тыря Печерского резче и выше, а звук этого колокола мягче и ниже; по-видимому, он из эмесского состава.

В Златоверхо-Михайловском монастыре на каждых воротах висит большой колокол: если что-нибудь случится, то в него уда­ряют, чтобы дать знать всем находящимся в крепости.

В Путивле, по описанию Павла Алеппского, колокола на коло­кольнях их церквей все из превосходной желтой, тазовой меди, и уже от маленького удара звук разносится на далекое расстояние. Но их не раскачивают веревками люди, как в Молдавии и в земле ка­заков, а к их железным языкам привязаны бечевки и в них звонят снизу подростки и дети, ударяя языком о края; получается прият­ный и сильный звук, сладостный для слуха – устройство прекрасное и остроумное ³).

Что до их точного числа, я после многих разспросов спросил у патриаршего архидиакона, сколько их. Он ответил, что больше че­тырех тысяч.

Но алтарей, где совершается обедня, больше десяти тысяч. Ибо в каждой здешней церкви по три и более алтаря, и каждая, как бы  ни  была мала и убога, имеет десять больших и малых, висящих над воротами (т.е. вероятно на звонницах) колоколов, в кои они звонят последовательно.

Но по воскресеньям и праздникам и во всенощныя стояния они звонят в них во все разом. Как отрадно это христианскому сердцу, тогда как в Константинополе с Антиохией нет двух тысяч церквей, ни двух тысяч колоколов!..»¹).

Кольбергер же написал, что большой колокол поднимали на подмостки близ Ивана Великого в 1674 году в продолжение 9 меся­цев. Во время пожара 19 июня 1701 г. колокол оборвался, разбился и лежал в Кремле до 1731 г.

Голландец Корнилий де-Бруин ²), бывший в Москве в 1702-03 годах, описывая город, говорит: «Посреди кремлевской площади, окруженной различными зданиями, возносится башня или коло­кольня Иван Великий (Ivan welike), подле которой находится гро­мадный колокол, упавший с колокольни во время пожара в 1701 го­ду и разбившийся от падения. Говорят, он весит 266,616 фунтов гол­ландских, или 336 центнеров, т.е. 800 пудов с лишком, считая пуд равным 33 нашим фунтам.

Вылит этот колокол в царствование великаго князя Годунова (Gudenow). На площадку, где он висел, нужно всходить по 108 сту­пенькам, идущим между двумя башнями, и взошедши туда, можно видеть еще место, откуда он упал».

Колокол этот величины чудовищной; по краям его, с одной на­ружной стороны вылита русская надпись, с тремя, выпуклой резь­бы, головами.

Поднявшись еще выше на 31 ступеньку, выходишь на другую площадку, где, в оконных арках колокольни, висят еще восемь коло­колов, висящих в таких же окнах колокольни один другого меньше, из которых некоторые по два вместе.

С высоты Ивановской колокольни открывается самый лучший вид на город, со множеством церквей каменных, которыми он наполнен».

Далее Корнилий де Бруин прибавляет: «Другие думают, что рус­ские приписывают колоколам особенное достоинство, приятное Богу; но они ошибаются. Русские только освящают колокола и зво­нят в них по большим праздникам, во время богослужения».

Описывая Москву, камер-юнкер Ф.В. Берхгольц говорит: «Мы обратили внимание только на громадный колокол, который рас­сматривали с удивлением. Он вылит по повелению царя Ивана Ва­сильевича и потому называется Иваном Великим ¹). По причине своей необыкновенной тяжести он все более и более оседал, так что, наконец, уперся даже в своде. Железная полоса, на которой он ви­сит, страшной толщины. Когда в него звонят, язык раскачивают несколько человек веревками, а сам колокол всегда остается не­подвижным, да за неимоверною величиною и тяжестью его и не­возможно приводить в движение. На этой башне есть еще другие прекрасные и большие колокола, в которые сегодня, т.е. 6 января 1722 г., во все звонили. Самый большой из них имеет, как расска­зывают, всегда очень глухой звук, когда в него звонят, что и не уди­вительно, если принять во внимание тесноту его помещения. Внизу башни сидят постоянно люди, которые от всех осматривающих ее и колокол требуют по нескольку копеек» ²).

«Во время проповеди в Голландской Реформаторской церкви, в Москве, оба старшины (Vorsteher), которые как и оба попечителя (Aelteste), избираются ежегодно, ходили сами с тарелками и звон­ком, но так, что один обходил одну половину прихожан, другой другую» ²).

Далее, Берхгольц рассказывает: при осмотре Троицкой Лавры «епископ велел для нас звонить во все колокола, что, по причине их множества и величины, выходило очень хорошо. Самый большой колокол, вылитый в 1709 г., весит 350 п. или 14.000 ф. и имеет в окружности 7 ½ с., а потому, как можно себе представить, и один уже немало громок» ³).

Высочайший указ императрицы Анны Иоанновны о литье Царя-колокола состоялся в 1730 г. По современной ведомости Артил­лерийской и фортификационной конторы видно, что колокол отли­вался два раза.

Для первой отливки взято было 14.124 пуда 29 фунтов меди, 1000 пудов олова. Второй же раз было прибавлено 498 пудов 6 фунтов олова. Весом колокол вышел 12.327 пудов 19 фунтов. Вышина колокола 20 футов 7 дюймов, диаметр 22 фута 8 дюймов. Толщина стен вверху 9 вершков, в краях 6 вершков ⁴). Колокол отливал русский мастер Иван Федоров Моторин с сыном Михаилом.

Для отливки этого колокола употреблено было одного кирпича 1.214.000. Из этого числа на одну печь пошло 330.000 на основание и под лицо 300.000 и на утрамбовку внутри болвана и снаружи ко­жуха 250.000 ¹).

Отливка и переливка, кроме металла, стоили 141.000 руб.

Колокол в 8000 пудов сделался жертвою пожара в 1701 году и долго осколки лежали в Кремле, возбуждая удивление и русских и иностранцев. Императрица Анна Иоанновна, в 1731 году, решила воссоздать разбитый колокол, но еще в большем размере, а именно в 9000 пудов.

Поручено было сыну знаменитаго фельдмаршала, Миниху отыскать в Париже для сделания плана колокола искуснаго мастера. Такой мастер нашелся в лице королевскаго механика Жерменя, который, однако же, принял за шутку предложение вылить колокол в 9000 пудов.

Но за дело взялся русский колокольный мастер Иван Федоров Моторин. Чертежи были сделаны тоже русскими мастерами, и в январе 1733 года работы в Кремле уже начались.

Работа кипела на Ивановской площади, и работало сто человек каменщиков, печников, кузнецов, плотников и других ремеслен­ников.

Эти подготовительные работы продолжались до осени 1734 года, и ими очень интересовалась императрица, хотя сам мастер Моторин и терпел большую нужду. К концу ноября 1734 года подготовитель­ные работы были закончены, и приступлено было к растопке меди.

26 ноября, в 4 часа, после молебна, затоплены были печи. К ночи медь стала расплавляться, топилась до утра и затем в печи было до­бавлено олово и медь. Все шло хорошо, но вдруг с 28 на 29 число, в 11 часов ночи, у двух печей медь ушла под поды.

Моторин с товарищами решили добавить меди. С разрешения графа Салтыкова, тогдашнего главнокомандующего Москвы, на­чали бросать в печи старые колокола, олово, подушки, но медь в кон­це концов, прорвалась и в остальных печах. Моторин отводил медь в запасные ямы, выкапывал новые ямы, но отлитие колокола не уда­лось. В довершение неудачи, загорелась еще деревянная машина над формой, и пожар чуть было не принял больших размеров.

О несчастном событии донесли императрице, которую неудача весьма опечалила. Но Моторин снова принялся за работу.

Однако же он вскоре умер, поручив дело сыну своему, Михайле, который и раньше был его деятельным помощником.

В это же время наблюдение за литьем колокола было поручено князю Ивану Барятинскому В ноябре 1735 года все было опять го­тово к литью колокола, и 23 ноября назначено было растопить печи.

На этот раз были приняты особенные меры предосторожности: из полиции было вытребовано четыреста человек команды с по­жарными трубами.

По окончании литургии в Успенском соборе, Коломенский ар­хиепископ Вениамин обошел крестным ходом все постройки и пе­чи, устроенные для литья колокола и, отслужив молебен, сам за­топил первую печь. 25 ноября 1735 года литье Царя-колокола со­вершилось благополучно, о чем и засвидетельствовано в архивном деле по этому поводу ¹).

О   Царе-колоколе существуют два мнения: первое, что он перед пожаром в 1737 году был повешен на особых подмостках, стоивших 62.000 рублей, второе – то, что он никогда не был вынут из той ямы, где был отлит.

Царь-колокол, после своего отлития, до весны 1737 года, нахо­дился в родной своей яме, покоясь на железной решетке, утверж­денной на двенадцати дубовых сваях, вбитых в землю. Над ямой находился деревянный сарай для прикрытия колокола. Весною упомянутого года, 29 мая, в Москве сделался страшный пожар, из­вестный под названием Троицкого. Распространяясь со страшною быстротою, пожар охватил и кремлевские здания. Загорелась, ра­зумеется, и деревянная постройка над ямой, в которой стоял Царь-колокол: в яму начали падать горящие бревна.

Сбежавшийся народ, чтобы спасти колокол, за который боялись, что он расплавится, стал изо всех сил заливать водою раскаленный металл. Огонь потушили, но за то испортили колокол: один край его не выдержал резкого перехода от раскаленности к охлаждению и откололся. Это увидели, когда стали расчищать яму.

С этого времени до 23 июля месяца 1834 года колокол находил­ся в земле, и о нем сложились целые легенды. Заговорили, что Царь-колокол состоит не только из меди и олова, но также частью из золота и серебра, которое во время литья колокола богатые люди из набож­ности бросили  в расплавленный металл. Действительно, по указа­нию «Горного журнала» в 1883 году, в Царе-колоколе есть небольшое количество серебра, но оно составило случайную примесь к меди в самих рудах, из которых плавилась медь. Затем рассказывали о ка­ком-то чудаке-математике, который хотел извлечь колокол из ямы, но неожиданно умер, не поделившись ни с кем своим открытием.

Впрочем, и само правительство неоднократно возбуждало воп­рос не только об извлечении Царя-колокола из ямы, но даже и об исправлении его. Хотели даже перелить его. Перелить его брался мастер Слизов, но расходы по перелитию оказались так велики (78,461 р.с.), что дело было отложено.

В земле Царь-колокол находился более ста лет и был вынут в 1833 году, по воле императора Николая I, и поставлен 4-го августа того же года на гранитный пьедестал подле Ивановской колокольни.